Этика самурая

Самурайская этика требует подлинности намерений и воплощения их в деяниях. Сами намерения тоже, впрочем, ценны. Приверженцы бусидо считали: если людей разборчивых будут считать интриганами, людей дальновидных будут считать трусами, людей с грубым поведением будут ошибочно принимать за настоящих воинов, то эти представления совершенно неправильны. Последнее особенно важно. Грубость всего лишь скрывает духовную немощь.

Дайдодзи Юдзан (Сигэксэ) в своем собрании наставлений на воинском пути («Будо сёсин-сю») писал: «Тот, кто не храбр, будет лишь на вид предан и почтителен к своему повелителю и родителям, не имея никакого искреннего намерения таковым оставаться. Безразличный к правилам своего хозяина и склонностям родителей, он будет слоняться без дела там, где ему быть не следует, занимаясь тем, чем не должно, во всем ставя на первое место собственные желания. Он любит спать и утром, и в полдень, и особенно не любит учиться. Что касается воинских искусств, то он не знает все из них, но ненавидит их практиковать, лишь хвастаясь своим умением и тем, чего в действительности не может, переполняемый стремлением удовлетворить какую-нибудь свою пустую страсть. Он тратит любые деньги на роскошные пиршества, выбрасывает на ветер свое содержание и сбережения, не заглядывая в будущее. Но там, где ему действительно следует потратиться, он прижимист».

Дайдодзи предостерегает от следования словам героев. Ведь оправдать слова можно только делами: «Были хвастуны старых времен, люди, совершавшие великие дела. Сегодняшние же хвастуны – это те, кто никогда не надевал кольчуги, кто проводит свое время, сидя с друзьями и знакомыми, обсуждая недостатки управления своего хозяина, указывая на неудачи советников и посланников и, безусловно, не упуская случая вспомнить промашки своих товарищей, подчеркивая в то же время свое превосходство. Такие пустословы живут в совершенно ином мире, чем храбрые хвастуны прошлого, и их совершенно правильно определяют как злословящих или трескучих глупцов».

Японское предание гласит, что в Китае когда-то был человек, который любил драконов, и поэтому украшал свою одежду и мебель их изображениями. Но когда перед окнами его дома появился драконий бог, китаец умер от страха. Бусидо напоминает, что есть много людей, которые почитают себя полноправными воинами на том лишь основании, что занимаются боевыми искусствами и набирают себе учеников. В сравнении с истинными самураями это жалкие люди. В то же время в современной России мы имеем еще более глубокую формулу упадка: воинский дух у нас порой связывают с предельной наглостью, развязностью манер, сквернословием (которое пропитывает армейскую среду сверху донизу), немотивированным насилием и запредельной жестокостью.

Тот же результат сравнения получается, если сопоставить самурая, всегда готового к смертельному бою, и того, кто по-разному ведет себя в общественном месте или в собственной спальне, на поле сражения или на татами. Он не находится в состоянии полной готовности. В то же время, подвиги на татами тоже немало значат – здесь проявляется та же доблесть, которая необходима в бою. При этом следует различать состояние мира и состояние войны. Не всегда храбрость на татами будет означать храбрость в сражении. И мы знаем, как герои сражений в послевоенное время порой становятся стяжателями почестей, привилегий и материальных подачек от власти.

Храбрость сама по себе понятна самураю как основа его жизни. Самурай должен держать в уме днем и ночью, что ему предстоит умереть. Тогда он сумеет прожить долгую жизнь, достойно, без болезней и смущений. И на поле боя тот, кто стремится спасти свою жизнь, потеряет ее; тот же, кто готов отдать свою жизнь, - сохранит ее. И в обыденной жизни, когда забывают о смерти, склоняются к нездоровым излишествам и умирают неожиданно рано или живут, мучая близких своими болезнями. Когда самураю приходит время умирать, целью его должно быть пасть при исполнении какого-либо доблестного подвига, который потряс бы и его друзей и врагов и сделал бы его смерть причиной грусти для его хозяина и командира и оставил бы его имя в памяти поколений.

Этика самурая (в приемлемой для русских форме) учит нас стоицизму в трудном деле подготовки к исполнению долга, пренебрежению личной славой, трудолюбию и верности. Здесь русскому есть чему поучиться. В том числе и готовности большинства японцев испытывать себя на татами, а также способности правительства организовать национальное образование так, чтобы воинский дух становился неотъемлемой частью личности будущего гражданина.

Отношение к смерти

Самурай должен жить так, как будто он уже умер. Не только накануне битвы или поединка, когда надо готовиться к смерти, но и в повседневной жизни. И даже более того. Когда у самурая есть выбор умирать или не умирать, то лучше ему умереть.

Бусидо напоминает самураю о чем-то очень знакомом русскому человеку: независимо то того, высокого люди рождения или низкого, богаты или бедны, стары или молоды, умудрены жизнью или неопытны, - всех их роднит то, что они умрут. Мы точно знаем, что когда-нибудь умрем, но все равно живем, будто день смерти никогда не наступит. Зная, что умрем, мы в то же время думаем, что все остальные умрут раньше нас, и что мы уйдем последними. Смерть кажется далекой. Но она пугает, когда с ней сталкиваешься лицом к лицу. Это понятно не только японцу и не только самураю.

Путь смурая лежит через духовное пространство, где каждодневно переживается смерть. Он должен размышлять о том, в каком месте может подстерегать его смерть, представлять, какая смерть наиболее достойна, укреплять в себе мысль о неизбежности смерти. Внушая себе мысль, что ты уже умер, ты делаешь свое дело и исполняешь свой воинский долг. Русские люди точно также готовились к смертельной схватке, надевая перед боем свежую сорочку. Идя на битву, русский человек не задумывался о том, как выжить в ней. Здесь самураи нас ничему неожиданному не научат. Но беда в том, что и русские русских перестали учить переживанию смерти, памяти о личной смертности. Самураи могут нам об этом напомнить – как пророки из чужого отечества. Но обучаться мы можем у собственных пророков, о которых надо только вспомнить.

Для самурая почетная смерть – вспороть себе живот и в тот же момент получить от друга удар мечом, отсекающий голову. Сэпуку – смерть ради посмертной чести, ради славы доброго имени и почитания потомками. Как еще ускользнуть от позора, с которым нестерпимо жить? Для самурая сэппуку – универсальный выход. Ведь для него смерть бесполезна, если другие люди думают о тебе плохо. Совершив сэппуку, самурай уверен, что о нем уже никто не подумает плохо.

Когда ты стоишь перед необходимостью выбрать жизнь или смерть, то достигаешь ли ты своей цели или нет, уже не важно, - утверждает кодекс бусидо. Именно поэтому Сайго Такамори не стремился к победе, а только к посмертной самурайской славе. Накануне битвы, исход которой был предрешен, Сайго играл со своими соратниками в го, шутил, вместе с другими смертниками пел песни и сочинял стихи. Главное для него было – доказать, что самурай умирает с достоинством и отвагой, «не оставить потомкам причин для стыда». Это тот способ изменить смысл смерти, часто воспринимаемой как только физическое явление, и придать ей духовное значение – через принцип добродетели. Если в физическом пространстве человек бессилен против смерти, то в духовном он способен ее победить.

Готовность к смерти для самурая - лишь идеал. Ни резня в Эдо, ни сражение последних сторонников Сайго Такамори на склонах горы Сирояма не означали, что все, кого долг должен был подвигнуть к последней битве, участвовали в ней. В Эдо часть «верных вассалов» выпала из истории, отказавшись от участия в мести. А перед битвой на горе Сирояма часть сторонников Сайго, не жалевших умирать, были отпущены по домам. Идеал эти факты вовсе не принижают, поскольку он остается образцом, призывом к честной жизни и к мужеству. Так и для русского человека чьи-то грехи не могут служить поводом для поругания Веры, Царя и Отечества.

Есть ли у русского смертный долг? Это вопрос, аналогичен другому: может ли русский быть самураем? Именно самураем, но по-русски, а не японцем – чем-то вроде «русского самурая». Вряд ли есть надобность в японском термине, но есть надобность в ясной воинской этике и этике гражданина-воина. Бусидо показывает, что такая этика возможна и во многом нам знакома. Скорее незнакомым и удивительным для нас является власть и доминирование нынешних моральных разложенцев, изменников, казнокрадов и мздоимцев. Русский человек всегда готов к тому, чтобы смести всю эту нечисть. Но современный русский пока слишком бездеятелен и радикален только словом. Самурайское напоминание о смертном долге ему вполне полезно.

Русская литература дает нам огромный материал для размышлений о смерти, который нет надобности переводить в краткие формулы для заучивания. И русская беда только в том, что великое русское литературное наследие находится в забвении. Подменить его самурайскими призывами не получится. И русскую армию не вывести из состояния позора, пока в ней не будет офицеров, любящих Россию не той, которую они знают по своему быту, а той, которой она была, каковой отразилась в русской литературе. В русской классике есть все, что нужно образованному русскому человеку и русскому офицеру знать о смерти. В ней есть простой перевод вопросов веры на светский язык поучительных сюжетов и образов.

Русская армия не возродится, пока в ней не станет русского солдата, мыслящего и живущего по-христиански. Нет иного способа быть русским и не знать русского исторического наследия, как только быть православным человеком. Простота веры – первый шаг к национальной культуре, а к этике православия короче всего путь через воинское служение. Вера и армия должны совместиться, православие – стать государственной религией, воспитательным стержнем всей образовательной системы. Тогда армия будет знать за что и как умирать на полях сражений, а вне армии гражданин будет готов к тому же – противостоять злу во всех его проявлениях.

Долг смерти – это все, что может уравновесить смертный грех, который лежит на нашем народе, ставшем клятвопреступником и соучастником цареубийства. Перед ликом святого Государя Николая II наше покаяние в том, чтобы спасти Россию от погибели и восстановить ее в той исторической форме, в которой она стала величайшей Империей. Здесь мы можем увидеть намек на собственный долг в том, что случилось в Японии, которая через тысячу лет вернула своему императору власть и стала современным государством – одним из самых динамичных. Японию не сломило даже поражение в мировой войне. И только сейчас, когда весь мир одолевает американизм и «общечеловеческие ценности», Страна восходящего солнца теряет темп, исчерпывает «японское чудо» и катится к упадку. Именно потому, что забывает свой смертный долг, свою самурайскую традицию. Мы же должны вспомнить свою Традицию, свой смертный долг.

Самурайская этика, напоминающая русским о долге смерти, полезна именно как напоминание о том, что и у других народов есть свое достойное представление о смерти. И у нас оно есть, если только отбросить негодный багаж «общечеловеческих» фальшивок, которые вместо долга смерти подбивают нас ценить свою жизнь (только свою частную!) превыше всех ценностей на земле.

Месть и победа, долг и честь

Месть для самурая ценна сама по себе. При этом она беспричинна и порой почти необъяснима - как случайная вспышка гнева. Самурай мог зарубить простолюдина за нескромный взгляд. И даже самурая низшего ранга (в особенности из сельской местности) можно было зарубить на месте, рискуя лишь тем, что придется дать властям убедительное объяснение, показывающее, что поведение убитого было непочтительным.

Большие дискуссии в японском обществе вызвала упомянутая выше история, произошедшая в Эдо, когда «верные вассалы» ворвались во дворец обидчика своего хозяина, изрубили охрану и обезглавили его самого. А потом были принуждены почетной смерти – сэпуку. Никто в Японии толком не знает и знать не хочет, что же это была за обида, чтобы за нее положить невинные жизни слуг обидчика и отдать свои?

Бусидо рекомендует: даже если поражение кажется неизбежным, мсти. Ни мудрость, ни опыт не имеют к этому никакого отношения. Настоящий мужчина не думает о победе или поражении. Он безрассудно бросается вперед – навстречу неизбежной смерти. Поступая так, ты очнешься от своих грез, - говорит бусидо. Если же речь все-таки заходит и о победе, то для самурая этическая цена победы не существует. Главное – победить, а там пусть говорят все, что угодно. Воина могут обозвать собакой или зверем; главное для него – победа. Сначала выигрывай, сражайся потом – гласит один из принципов бусидо.

Бусидо видит воинскую доблесть скорее в том, чтобы принять смерть за своего господина, нежели чем в том, чтобы сокрушить врага. Людям с расчетливыми сердцами не достает чувства долга. А тот, кто не имеет чувства долга, не уважает себя. Так бусидо осуждает излишнюю расчетливость, которая скрывает неготовность к исполнению своего долга и ищет благовидные предлоги, чтобы отложить должный поступок или вовсе пренебречь им.

С иной точки зрения, в рамках того же бусидо победа и поражение – это вопрос временных обстоятельств. Чтобы избежать позора, нужно избрать иной путь – смерть. Этика самурая – в безрассудстве, в жизни данным моментом, за которым внезапно может наступить смерть. Продуманной и подготовленной резне в Эдо противопоставляют внезапно вспыхнувшую резню в Нагасаки, когда самураи перебили друг друга, сразу схватившись за мечи - только потому, что одного из них случайно забрызгали грязью. От самурая требуется действовать, повинуясь требованиям момента. Когда наступает момент, нет времени для раздумий. Воин – это человек, который все делает быстро. Путь самурая – это прямой путь, не допускающий промедления. Главное – действовать сразу. Если человек проявит решимость, он может сдвинуть небо и землю по своему желанию. Уже тем, что человек отказывается отступить, он приобретает силу двух человек. Думай только о цели, и для тебя не будет невозможного.

Долг самурая демонстрируется его мгновенной реакцией. Поистине, - говорят принципы бусидо, - нет ничего, кроме единственной задачи текущего момента. Вся жизнь человека – это последовательность отдельных моментов, перетекающих друг в друга. Если человек полностью осознает текущий момент, больше ему ничего делать не нужно и не к чему больше стремиться.

Противоположностью этим мыслям о месте и безрассудстве служит позиция, близкая к буддийским ценностям. Быть одержимым мыслью о победе – это недуг. Тот же, что и одержимость мыслью о насилии. Желание избавиться от недуга также может перерасти в недуг. Естественное состояние сознания то, где уничтожаются все недуги. Тогда ты можешь смешиваться с недугами, но не имеешь их (не пускаешь в себя). Если вы сознаете, что держите меч, когда его держите, вы не можете ровно направлять лезвие меча. Настоящее мастерство естественно, оно – часть жизни, повседневность. Естественное состояние сознания – одно и то же с мечом или без меча. Именно поэтому долг выше, чем победа. Победа хороша, когда она следует за должным. Но и поражение не позорно, если оно следует за должным действием. Противник всегда может оказаться сильнее. Долг может состоять в том, чтобы принять неизбежное поражение, но не отступиться от своих принципов, не уступить врагу.

Изо всей этой мешанины русскому человеку стоить выделить главное: долг выражается в действии, которое готовится годами подготовки и ученичества, превращающими подвиг в нечто обычное и естественное. «Естественное сознание» не образуется само собой, а воспитывается и тренируется как внешнее бесстрашие. Ситуация текущего момента может быть освоена только когда душа ясна и проста, а ясность и простота не даются сами по себе.
Конечно же, русскому человеку нет никакой надобности принимать самурайские принципы мести. Месть неблагородна. Благородна защита личной чести и чести того, кто не может постоять за себя. Не выступивший в защиту чести другого рискует и своей честью. Смертный бой у барьера – русская традиция дуэлей XIX века.
Для русского человека победа превыше всего, если Отечество под угрозой. Но подлость никогда не приближает победу. Русская Победа всегда благородна, ибо она есть не победа над личным врагом, а над врагом Отечества. Такая победа не может быть нравственно порочной. Ведь порок победителя ложится тенью на Отечество. В этом разница русского представления о чести и долге в сравнении с японским.

В самурайской этике отражается та часть восточной мудрости, которая проще всего воспринимается и более всего подходит для практического применения.

Долг службы

У средневекового самурая есть только почтение к родителям и долг перед господином. Культ родителей был заимствован в Китае, из Китая же пришел и ритуал почтительности, но все это в Японии получило развитие и образовало этическую систему. В ней все начинается с семьи и воспитания. Почтение к родителям – урок для будущей службы и почтительности к господину. Непочтительный сын будет порицать и хозяина, а порицая хозяина – не упустит случая отбросить свою верность в случае опасности.

У средневекового самурая нет Отечества. Его отечество – господин, его родина – родители. Японские острова слишком поздно вошли в соприкосновение с другими странами и народами, чтобы ощутить свою общность. Японцы до XVIII века предпочитали идентифицировать себя по провинции и по клану, которому служили. И только к концу XIX века поле революции Мэйдзи возникла современная японская нация.

Характерно, что воинская доблесть самурая была связана вовсе не с битвами, где он терялся среди вооруженных масс, и даже не с дуэльными поединками. Его честь и слава была в мести. Наскочить сзади и отрубить голову – это честь. Ворваться в покои обидчика и погибнуть под ударами мечей его охраны – это честь. Самурайская этика молчит о чести погибнуть «за други своя» или за Отечество. Этому японцы русских научить не могут. Русский долг ставит служение Отечеству выше верности какой-либо персоне (исключая Царя, который персонифицирует Отечество и принцип государственной защиты православной веры).

Мастер меча Миямото Мусаси писал: «побеждая в поединке один на один или в сражении со многими противниками, самурай упрочает свое имя ради повелителя и себя самого». Чем это отличается от старорусского «искать себе чести, а князю славы»? Только тем, что честь безымянна и безвестна, она – коллективное достояние дружины. Для самурая есть честь клана и слава повелителя, но также и свое имя – часть славы самурай стремится разделить со своим господином, возвысившись при этом над другими членами клана и получив одобрение хозяина.

Беспредельная преданность господину сочетается с таким явлением, как бесхозный самурай – ронин. Самурай, по какой-то причине потерявший место, вынужден искать себе хозяина. Память о прежнем хозяине может мучить его, но он найдет утешение в службе новому господину – в особенности если он наследует предшествующему. Статус ронина не всегда уважаем: высшие слои самураев считали, что самурай без клана и без лошади — не самурай вообще. Тем не менее, ронин оставался самураем и мог искать себе личной славы. Такая возможность предоставлялась ему преимущественно в периоды гражданских войн и междоусобиц, когда набирались самурайские армии.

Самурайская этика предписывает настоящему хозяину быть подобным солнцу и луне, которые освещают траву и деревья по всей земле. То есть, денно и нощно с состраданием в сердце печься о вознаграждениях и наказаниях для своих вассалов – далеких и близких – и даже о тех чиновниках, которые отделены от него морем и горами; всех этих людей он должен использовать в соответствии с их талантами. Достойный господин – вот тот, кому следует верно служить. Плохого господина можно просто бросить и поискать более щедрого и доброго.

Русскому достаточно примеров исполнения долга в собственной истории. Тем не менее, проблема долга для русских остается чрезвычайно острой. Чувство долга в нашей национальной традиции нестойко, а в современных условиях практически утрачено. Именно поэтому общество размывается, а не структурируется в устойчивую конструкцию. Коль нет долга перед своим профессиональным кругом, нет понимания ответственности за тех, кто подчинен тебе, и нет понимания долга перед тем, кому подчинен ты, частные амбиции становятся главным мотивом деятельности. Славу начинают искать не для «князя», а для самого себя. Забывая при этом о чести и долге.

Японское представление о долге должно напоминать нам о русском понятии долга и чести. Японское «внутри — шкура собаки; снаружи — шкура тигра» вполне годится и для русского. Вера, верность и отвага – вот принципы русского долга.

Знание или умствование

Есть три слоя представлений японцев о знании – плодотворном и бесплодном.

Первый связан с долгом службы господину - самураю полагалось много знать о ритуалах, правилах хорошего тона и о том, как быть добросовестным слугой. И в этом присутствует строгая рациональность, обеспечивающая стабильное место в социальной иерархии.

Второй слой представлений опирается на доктрину Пути, где вера должна вести самурая вопреки всякой рациональности. Бусидо гласит, что с помощью здравого смысла не добьешься великих вещей. Просто перестань думать и стань безумным. Путь самурая не приемлет рассуждений; рассуждающий воин не добьется успеха. Чтобы следовать Пути, не нужны ни преданность, ни почитание, - нужно лишь стать отчаянным. В отчаянии проявляется и почитание, и преданность. Достаточно стать одержимым и быть готовым расстаться со своей жизнью.

Когда человек шествует по Пути самурая, он не должен искать других идеалов. То же самое касается самого Пути. Поэтому неправильно изучать Путь Конфуция или Путь Будды и говорить, что это — Путь смурая. Если человек понимает это, он будет слушать проповеди о других Путях, но при этом с каждым днем все больше постигать свой собственный.

Молодому самураю негоже интересоваться буддизмом. Это огромная ошибка. Причина этого в том, что он будет смотреть на все с двух точек зрения. Если воин 24 часа в сутки несет на одном плече преданность своему господину и почтительность к родителям, а на другом – мужество и сострадание, он будет самураем. Как написано в одном из трактатов, «ни Шакьямуни Будда, ни Конфуций, ни Кусуноки, ни Сингэн никогда не были слугами господина Рюдзодзи или господина Набэсима. Поэтому мы вправе утверждать, что излишнее почитание этих будд не входит в традиции нашего клана». Что же касается книг, то самурая рекомендуется, прочтя книгу или свиток, лучше всего сжечь их или выбросить прочь. Говорят, что чтение книг — дело императорского двора, тогда как дело самурая из рода Накано — крепко сжимать дубовую рукоять меча и стяжать воинскую доблесть.

Наконец, третий слой связан с интеграцией в воинском сословии этики монашества и этики ученых мудрецов. Бусидо требует, чтобы монах стремился достичь мужества воина, а воин – обрести сострадание монаха. От воина также требуется книжное знание – изучение трактатов древних. Один из главных принципов бусидо можно перефразировать так: слева - книга, справа – меч, впереди – путь воина. Книги – это ворота к постижению Пути. Миямото Мусаси писал, что самурай должен знать, что защищать. Если он не знает, что верно, он не может быть назван самураем.

Русская страсть к знаниям и воля к истине – отличительная черта нашего «золотого века», но современность этой страсти уже не знает. Поэтому искать уважение к знаниям и учености нам полезно, в том числе и на примерах этики бусидо. Удивившись присутствию знаний и искусств в обычной жизни суровых самураев, мы легко найдем все то же и в собственной национальной традиции – настоящий талант шире своего профессионального предназначения, настоящий воин обязательно должен быть и поклонником искусств и знаний – сам не чужд творчеству и широкой образованности. Грубый вояка, «сапог» в обществе не уважаем. От воина ожидают высшей морали и высшего знания – настоящего лидерства не только в армейской жизни и не только в войне.

В самурайской этике отражается та часть восточной мудрости, которая проще всего воспринимается и более всего подходит для практического применения. При этом заумные стороны буддизма и избыточные регламенты конфуцианства остаются в стороне. Именно этим бусидо полезно русскому человеку, если он хочет коснуться тайн Востока, не подвергая себя соблазнам чужеродного тайнознания.

Различие между важным и второстепенным – интересная для нас часть восточной мудрости. Она гласит: когда твой разум блуждает, перескакивая с одного предмета на другой, рассуждения будут бесплодны. Используя настойчивость, свежий подход и ощущение настоятельно необходимости, ты примешь решение в промежуток, равный семи вдохам и выдохам. Это вопрос решимости и желании достичь результата.

Результат же лежит не в повседневной суете и не в уповании на силу. Бусидо говорит самураю: не одалживай силу у другого, не полагайся на собственную силу; отбрось мысли о прошлом и будущем и не живи повседневными заботами. Тогда Великий Путь открыт перед тобой. Таким образом, речь идет о стяжании Истины. По-русски: не в силе Бог, а в Правде.

Правда естественна, а потому должна быть проста, как дыхание. Бусидо подсказывает, что к делам большой важности следует относиться легко, а к делам маловажным следует - серьезно. Небрежение мелочами может нанести непоправимый ущерб большому делу, излишнее отвлечение на мелочи ведет к тому же. Даже в мелочах можно увидеть глубины сердца, правильность и неправильность подхода проявляется в мелочах. Понятно, что здесь восточная мудрость побуждает к смелости в больших делах и тщательности в мелочах, когда дело касается великого. Чтобы Правда стала естественной, нужно учиться и переживать личный опыт ошибок и разочарований. Величие Правды познается через мелочи жизни.

В боевых искусствах и в прочих делах бусидо рекомендует учиться у других, не преувеличивая значимости своего мнения. Беседа с человеком – это первый шаг к тому, чтобы превзойти его. Интересуясь мнением других, ты развиваешься и превосходишь их. То же касается и внимания к дурным поступкам. Наблюдая за плохим человеком, надо исправлять собственные ошибки. Вместе с тем, нельзя настолько увлечься наблюдением за дурным. Ведь человеческая природа заключается в том, что хорошему научиться трудно, а привыкнуть к плохому легко; и поэтому люди постепенно уподобляются тем, кто их окружает. Предпочитать следует общество людей, которые превосходят тебя, и избегать людей, которых превосходишь ты, - вот мудрость доброго человека. Однако, не сомневаясь в правильности вышесказанного, не следует, тем не менее, быть чересчур привередливым при выборе людей. Ведь человек, который ни разу не ошибался, опасен.

Чему у Востока следует поучиться, так это культу предков. Бусидо говорит нам, что молитвы потомков должны быть поминальной службой по его предкам. И даже так: Чем подражать хорошим качествам других людей, лучше подражай своим несовершенным родителям. Важны все высказывания твоих родителей, даже те, которые ты ранее находил раздражающими или совершенно неприемлемыми. Хотя уважение к предкам все же заключается в том, чтобы поступать таким образом, чтобы повторялись хорошие качества предка, а не плохие.

Неплохо также рассчитывать собственную жизненную перспективу – не торопиться постареть и не думать, что старости можно избежать. Преждевременная старческая немощь проявляется в том, что человек делает только то, к чему он больше всего склонен. Но когда человек полностью выкладывается в молодости, чем тогда он будет думать в старости?

Человеку следует разделить свое сознание на три части: он должен избавиться от дурных мыслей, усвоить мысли хорошие и установить доверительные отношения с собственной мудростью. Это значит, что человек должен развивать в себе способность различать в собственных поступках дурное и хорошее – давать оценки самому себе. По-русски, это значит, что надо каяться в своих грехах, распознавая их в своем поведении. Также и в кодексе бусидо русскому следует различать важное для себя от ненужного или совершенно неприемлемого.

Вместе и недалеко от христиан

Душа от рождения христианка. Это достаточно доказано фактами истории – не только русской. Японская история – не исключение. Проникновение христианства в Японию могло дать этой стране новую веру. Ведь традиционные японские верования носят скорее философский и этический характер.

Христианизации Японии не произошло в силу того, что выбор христианской веры требовал пересмотра социальных отношений. Феодальная знать не могла этого допустить и закрыла Японию для христианского миссионерства – слишком навязчивого и амбициозного в католическом варианте. Подавление христианства вызвало среди японцев отчаянное сопротивление. Известно восстание Симабара 1638 года, когда 50-тысячная армия сёгуна много месяцев штурмовала старую полуразрушенную крепость, которую защищали христиане-повстанцы.

Несмотря на подавление и изгнание христианства, оно пустило в японском обществе глубокие корни, отразившиеся и на принципах бусидо.

Почти прямой цитатой из Екклесиаста является строка одного из популярных самурайских трактатов: «Поистине, этот мир – суета. Люди всегда об этом забывают». Отсюда следует установка на вечное или же сиюминутное. Вечное вне суеты, а сиюминутное совпадает с суетой лишь на мгновение. Если жить вечным (то есть, помнить о смерти), то избегаешь суеты. Если жить моментом, то суета не угнетает своей неупорядоченностью – разорванность логики существования не переживается, если каждый момент проживается отдельно от другого.

Понятие любви к ближнему знакомо самураем по той любви к родителям и правителям, которую они воспринимают как высший долг. Бусидо гласит: все, что ты делаешь, ты должен делать во имя своего хозяина, родителей и человечества, а также во имя своих потомков. Это и есть великое сострадание. Мудрость и смелость, которые приходят вместе с состраданием, — это подлинная мудрость и подлинная смелость. Сострадание – это мать, вскармливающая судьбу человека. Настоящая мудрость и храбрость рождаются из сострадания. А сострадание побуждает прийти другому на помощь, не думая об отрицательных последствиях. Это называется здравым смыслом внутри ошибки. А ошибка внутри здравого смысла – это эгоизм, навязывающий свой «здравый смысл» вопреки тому, что он несет потенциальную угрозу жизни другого человека.

Долг службы для самурая выше любви к ближнему. Но эта любовь не отброшена. Самураю говорят: самое главное – отдаться служению своему господину и душой и телом. И если еще спросили бы, что важно кроме этого, то ответ был бы таким: развивать свой ум, поощрять в себе человечность и укреплять храбрость. Чтобы проявлять человечность, нужно делать все ради других, ставить себя на их место и учитывать в первую очередь их интересы. То есть, не делай другому того, что не хотел бы для себя.

То же можно сказать и о милости к падшим. Для христианина вполне подходит отношение к чужим грехам, высказанное в кодексе бусидо: если смотреть глазами сострадания, то нет людей, которые не нравятся. Того, кто согрешил, нужно жалеть еще больше.

Воинская доблесть самурая в некоторых ракурсах выглядит вполне по-христиански: когда этика предписывает самураю видеть в искусстве меча не средство, чтобы зарубить противника, а средство, чтобы убить зло. Не поразить врага, а покорить зло – вот в чем честь самурая.

Христианину невозможно принять ритуальное самоубийство самурая. Вместе с тем, в данном случае мы сталкиваемся с определенного рода заблуждением. Сэпуку не совсем самоубийство. Как не совсем самоубийство оставить себе последнюю пулю и предпочесть смерть позору плена. Этот выбор достаточно понятен русскому офицеру. Но только для ситуации смертельной схватки с превосходящим врагом. Если участь, что самурай должен был жить как бы все время на войне, то позор для него оказывался несовместим с жизнью. Причем только в том случае, если долг выполнен до конца и его последней фазой становится сэпуку. Или же когда долг не может быть выполнен до конца, и тогда сэпуку снимает это нравственно нестерпимое положение. У русских есть множество средств пережить позор, но и не пережить его, пожертвовав жизнью – тоже русский путь, в чем-то совпадающий с путем самурая.

Бусидо рекомендует: ходи осторожно, ибо все мы ходим под Небом. Христианин тоже знает, что все мы под Богом ходим. Самураю напоминают: если сердце твое неправедно, то будь осмотрителен, ибо, молишься ты или нет, Небеса покинут тебя. И христианин знает, что опасен не грех, а упорствование в грехе. Молитва станет ложью, если грех не переживается со стыдом. А лжеца Небеса покинут, будь он синтоистом или христианином.

Бусидо гласит: родившись человеком, следует поклясться превзойти всех, помогая людям, отдавая всего себя ради других, и именно в этом находить радость до конца своих дней. Пускай кто-то ни разу не молился Будде или ни разу не совершил паломничества к гробнице, но если он чист сердцем и полон сострадания, то и боги и Будда не будут судить его строго. И христианин подтвердит, что вера без дел мертва, и что лучше предъявить добрые дела, а не молитвы.

Единожды солгавшему у христиан нет веры. И у самураев привычка ко лжи дезавуирует все добрые дела. Знай, - говорит самураю кодекс бусидо, - что если кто-то сомневается в твоей честности, это может стать позором на всю жизнь. Ведь ложь и неискренность недостойны, потому что предназначены для извлечения собственной выгоды. Для воина нет большего позора, чем приобрести репутацию стяжателя и эгоиста.

Не все золото, что блестит, - это понятно всем народам и цивилизациям. Поклонение золотому тельцу, как знают христиане, кончается очень плохо. Самураи же приходят к тому же иным образом, выражая ту же нравственную установку: небольшой кусок золота может стоить очень дорого, но, когда он попадает в глаз, наступит тьма.

«Не собирайте богатств земных». Это христианская заповедь близка самураям, которым бусидо рекомендовало не развивать «хватательных и держательных» свойств характера. Чтобы смотреть смерти в лицо, необходимо было не привязываться ни к чему материальному. Для самурая поле боя – обычное жилище, а прочие жилища – лишь временное место для ночлега.

Старая японская пословица гласит: относись к другим так, как ты желаешь, чтобы относились к тебе. Христианин увидит здесь полное тождество собственной вере.

О единоборствах

О восточных единоборствах мы часто судим по европейскому опыту соревнований на татами или по показательным выступлениям современных мастеров, часто подобных фокусам (например, при разбивании твердых предметов) или спортивной гимнастике (более всего сходство с гимнастикой прослеживается в спортивном ушу). Но в жизнеописаниях законодателей стилей ровным счетом нет ничего героического или замечательного, кроме самих этих стилей. Порой описание показательных выступлений мастеров выглядят почти комично. Современные мастера умеют значительно больше и исполняют боевые трюки для публики куда эффектнее.

Надо сказать, что все боевые искусства, несмотря на древнюю историю, очень молоды. Общий интерес европейской цивилизации к Востоку, возникший на фоне затухания собственного культурного творчества в модернистских и постмодернистских лабиринтах западного мировоззрения, породил современную мифологию восточных единоборств. В действительности восточные единоборства как системы, открытые для распространения, возникли лишь на рубеже XIX-XX вв. и были откликом на европейскую экспансию в культуру Востока. Таинство боевых искусств под напором европейской пытливости превращалось в спортивные стили и школы. Незаметно для себя европейцы начали осваивать сохранившиеся на периферии древних цивилизаций и невостребованные долгие века знания. К сожалению, эти знания до сих пор сильно замусорены разнообразной псевдодуховной шелухой, устаревшими объяснительными схемами и методиками. Европейцам казалось, что здесь таится нечто, неизвестное им – тайна Востока. Но и в Европе были свои боевые искусства – учителя фехтования, английского бокса или вольной борьбы. Увы, они не оставляли за собой школ. Восток ворвался в Европу именно в тот момент, когда началось строительство массовых армий, и для них возникла необходимость в массовом производстве солдат, обученных рукопашному бою. Восточные системы многим казались настолько разработанными, что их стали внедрять повсеместно.

В советской России тоже появились мастера, создавшие великолепную боевую школу самбо. Их заслуги в формировании массовой школы боевых искусств, безусловно, значительно выше, чем заслуги мастеров из Японии, Кореи и Китая. Система самбо имеет интегральный характер и способна к совершенствованию в самых разных направлениях. Увы, Советская власть предпочитала присваивать личные достижения и стирать авторство из памяти поколений. Именно поэтому школы самбо имели территориальный характер, не привязываясь к именам мастеров. То же касается и европейского бокса и борьбы. В сравнении с ними восточные школы кажутся особенными – в них сохраняются имена мастеров-основателей и цепь преемственности, а также сочетание боевой подготовки с чисто спортивными приложениями.

Спортивные единоборства стали суррогатом боевых искусств, выбирая лишь отдельные элементы таким образом, чтобы единоборство не кончалось смертью или тяжкими телесными повреждениями. Определенным образом они дают введение в боевые искусства, оставляя лакуны в действиях бойца. Суррогатом боевых искусств являются и специальные упражнения – ката и бункай, которые, тем не менее, закладывают определенную схему поведения в бою и чувство антропомеханики собственного тела и тела противника.

Возвращение боевых искусств в Европу оказалось повторением пройденного в войнах через спорт. Люди востока, как оказалось, вовсе не имеют преимуществ перед европейцами в боевых искусствах – таких, к примеру, какие в силу своей антропологии имеют в боксе африканцы. Уравнявшись с дальневосточными мастерами в массовости и методиках, европейцы явно одержали верх. Кажется, и в боксе европейские методики постепенно перевешивают длиннорукость африканцев, которые без тех же методик вряд ли смогли бы на собственной национальной почве создать конкурентоспособные команды бойцов.

В спортивных единоборствах европейцы быстро заняли ведущее положение, оставив японцам, корейцам и китайцам лишь те заслуги, которые те стремились сохранить за собой вместе с национальной гордостью. (Для этого ограничивали участие европейцев в соревнованиях, применяли заведомо предвзятое судейство или заведомо проигрышную для европейцев систему весовых категорий, где большинство из них скапливалось в тяжелых и сверхтяжелых категориях). Даже в достаточно необычной, с точки зрения европейца, и неудобной для его антропологии борьбе сумо, европейцы оказывают серьезное сопротивление монголоидам. Некоторые элементы европейских видов борьбы, введенные в сумо, делают традиционно подготовленных спортсменов беспомощными перед эффективными средствами противника. В видах единоборств, приближенных к боевому применению, монголоиды выглядят явно слабее европейцев. В таких стилях, как, например, дзюдо и кудо, лишь выдающиеся мастера восточных школ составляют конкуренцию наследникам индоевропейского менталитета.

Защита Отечества в современной России все больше превращается в наемную службу и выходит из очевидного перечня естественных обязанностей гражданина. Возникает поколение мужчин, не способных постоять за себя и не имеющих элементарных знаний в военном деле. Это поколение не в состоянии противостоять высокотехнологической войне, угрожающей нам с запада или войне массовых армий, возможной для нас на востоке. Продолжение бездумной «штамповки» чахлых солдат, занятых в основном строевой подготовкой и подметанием плацев, превращает русскую армию в легкую добычу для диверсионных групп вероятного противника, который вооружает свою «пехоту» эффективной спецподготовкой.

Современная война вновь возвращает в строй воина-профессионала, спецназовца, более всего приспособленного к ведению боя в малочисленных, но хорошо оснащенных и подготовленных подразделениях. На стратегию оказывает влияние уже не масса, а малые группы, где подготовка отдельного бойца предопределяет ход военных операций. Но и малые группы могут быть многочисленными и противостоять как массовым армиям, так и диверсионным группам – если гражданское общество будет готово к тотальной обороне, а ядерная агрессия все еще будет невозможной в силу неприемлемого ущерба для обеих сторон. Это означает необходимость возвращения систематичного преподавания боевых искусств не только в армии, но и в системе образования и воспитания – формирования поколения русских граждан-воинов, которые в любой профессии сознают свой долг и следуют православной вере.

Кодекс бусидо для русских – не руководство к действию, а только лишь напоминание о собственном историческом долге, о чести гражданина и славе Отечества. Боевые искусства для русских – насущная необходимость. Учиться им у Востока не стыдно, а необходимо. И создавать свои национальные школы, стили и виды единоборств. Ребенок, юноша должен пройти через татами, чтобы избавиться от страха физической боли и приобрести навыки воина, чтобы, став взрослым, преодолеть страх смерти и стать защитником Отечества и своего народа на войне и в мирной жизни.

03.08.2005

Литература:

• Кодекс Бусидо. Хагакурэ. Сокрытое в листве. – М.: Эксмо, 2004.
• Мусаси М. Книга Пяти колец: Трактаты. – СПб.: Азбука-классика, 2004.
• Японская мифология: энциклопедия. – М.: Эксмо, СПб.: Мидгард, 2004.
• Успенский М.В. Самураи восточной столицы/ История преданных вассалов. И. Куниёси и японская гравюра 1840-х годов. – Калининград: Янтарный сказ, 2005.
• Равина М. Последний самурай, М.: Изд-во Эксмо, 2005.

Обсудить публикацию на Форуме